лучший танец 2018

Vogue is the World's. dance VOG no physics

танец который должен увидеть каждый

помогите собаке, как вылечить пса.

ТАМ, ГДЕ СТОИТ ПАМЯТНИК РУССКОЙ ПЕЧКЕ

На сон грядущим
ТАМ, ГДЕ СТОИТ ПАМЯТНИК РУССКОЙ ПЕЧКЕ...
 Моя жена Людмила в августе 2010 года вышла на пенсию, а через год с небольшим и я стал пенсионером. До этого работали на заводе по выпуску древесной плиты. К тому времени Людмила перенесла две операции. Одну по удалению желчного пузыря, а через два года - щитовидки.

Работала она в дружном коллективе. Перед выходом на пенсию выписала на заводе лес, а коллектив цеха помог ей распилить его на доски. И из этого пиловочного материала мы с сыном за отпуск построили баньку в деревне. Хотя делали из подсобного материала, дешевого утеплителя, но смастерили такую, что и в ветреные, и в морозные дни в ней жарко.

А печку для бани сварил мой друг, заядлый рыбак, тоже пенсионер, Николай Васильевич Мясников.

Кроме того, что коллектив цеха помог Людмиле приобрести тес, он подарил ей в день выхода на пенсию стул в баньку, изготовленный из чурбака осины. Стул отполирован, обожжен, покрыт лаком. А на спинке стула выгравирован оригинальный стих, сочиненный подружками. Вот строчки из него:

Дарим мы тебе пенек,

Он не низок, не высок. Одним словом -

царский трон, Посиди-ка ты на нем!

Ты у нас теперь девица Душой свободна,

как жар-птица,
Величать тебя теперь

Свободный юный

пенсионер!

Баня дает здоровье. В нее идет с большим удовольствием париться и моя престарелая мама. Ей - 92. Всю жизнь, кроме военных лет, она прожила в деревне Чернево. В 1941 году бывала на окопах, а с 1942-го по 1946 год была мобилизована в Вологду, в депо Северной железной дороги.

Воевал и мой отец Александр Григорьевич. Он был призван в армию в 1939 году и пришел домой в начале 1946-го. Был ранен, болел и в возрасте 37 лет в 1958 году умер.

Каждый раз, получая очередной номер «ЗОЖ», я высматриваю и с особым трепетом читаю список воинов, пропавших без вести, фамилии которых взяты с могильных плит или найдены в военкоматах и любовно посланных в «ЗОЖ» поисковиками или читателями вестника. Так хочется увидеть и фамилию моего дяди, без вести пропавшего в военные годы, в честь которого я был назван моим отцом.

Нас у мамы после смерти отца осталось трое. Мама всех нас поставила на ноги. Все получили высшее образование. Особо глядеть ей за нами в детстве было некогда. Работала то телятницей, то звеньевой полеводческой бригады, то на ферме дояркой или ночным сторожем. Мы, можно сказать, росли сами по себе. Особенно младшая сестра
Лида была самостоятельной «гуленой». Мать велит ей сидеть дома и только отвернется, а Лиды уже нет, убежала к подружкам. Мама идет искать ее. Ведь и под конные сани попадала, и в яму падала. Найдет ее и журит. Любимая фраза у мамы была: «Ах ты, ведьма киевская». Слова эти оказались пророческими. Лида выросла, получила высшее образование в Ленинграде, вышла там замуж за прекрасного парня Василия из Украины, который увез ее в Киев, где они и живут по сей день.

В 1997 году я написал стихотворение, посвященное маме. Оно тоже своего рода стало пророческим. Назвал я его «Русская печка». Приеду в деревню, На родину к маме, Где старый
бревенчатый дом. Там встречусь с родными, Там встречусь с друзьями, И снова повеет теплом. Там стол с пирогами, Сметана с блинами И тихая внятная речь.

Там стопочка «Русской», Тарелки с закуской,

И жарко натоплена печь. Ах, русская печка,

Ты солнышка свечка, Блаженства светило, Тепла ты и мила.

Ах, русская печка,

Живи и живи.

Во славу великой Крестьянской земли.

Во славу пригорков, Лесов и полей,

Во славу могучей России моей.

Там мама святая,

Совсем уж седая,

И солнцем избушка

полна.

Там доброе слово,

Там куры, собачка,

Коты и корова,

И печка, как мама, нежна. Как радостен, светел Родительский дом,
Как скромно березка Растет под окном.

Залезу на печку,

Залезу с котами,

Упрусь в кожух я Босыми ногами.

И слушать там буду Серьезную речь,

Что маму, как Родину, Надо беречь.

Это стихотворение напечатали в районной газете, а спустя два года перед поселком на Михайловской горе у федеральной трассы Вологда - Новая Ладога поставили памятник - русскую печку. На таком месте, где видны «пригорки, леса и поля».

Зиму и лето мама живет в деревне. Говорит, пока ходят ноги, не поедет на пятый этаж. В деревне-то она и на улочку выйдет, сходит на двор к курочкам. Их у нее четыре. Курочек мы держим больше не для яиц, хотя зиму и лето они неслись, а для разнообразия жизни мамы. Летом, начиная с апреля-мая, мы с женой почти все время в деревне. А зимой два раза в неделю я приезжаю к маме с ночевкой. Привожу ей продукты, натаскиваю к печке дров, делаю другие хозяйственные работы.

Огромное спасибо фельдшеру Чернеевского медпункта Татьяне Николаевне Головкиной, которая ведет наблюдение за пожилыми и старыми людьми на своем участке, за то, что в любое время дня и ночи она безотказно делает уколы приболевшим.

"ЗП читаю «ЗОЖ» настольной газетой не ДЦ только для пенсионеров, но и для всех, кто хочет лечить свою душу и тело.

Адрес: Суконщикову Анатолию Александровичу, 162562 Вологодская обл., пос. Шексна, ул. Труда, д. 15, кв. 13.
Здравствуй, дорогой вестник «ЗОЖ». Читаю я тебя давно, а вот написать решился только сейчас. Лет десять назад в очередной раз приехала на родину моя старшая сестра Лида и привезла «ЗОЖ». Мы тогда с женой были далеко не пенсионерами, но, прочитав этот номер, в тот же месяц подписались на вестник и ежегодно продлеваем подписку.
ЗОЖ №13(459) 2012 г.

лучшее Dreams Start Here, Ep. 5 - Progressive House & Trance Video Mix

  Вы можете оценить этот микс. Он не оставит не кого равнодушным.

  Если хочется то перейдите на ютуб и найдите этого пользователя. Там еще целое сокровище.

Память сердца

Память сердца
12 мама умерла в 2004 году, отец пережил ее на три года. Оба 1923 года рождения. Странное дело, почему только после ухода самых близких людей начинаешь вдруг задаваться этим дурацким "почему"? Почему однажды не послушался родительского совета, почему долго не писал, не звонил, почему не полюбопытствовал, не расспросил?.. А теперь уже поздно.

Помнится, будучи пацаненком, дергал я батьку за рукав: "Па, ну расскажи про войну!" А он все отнекивался, отшучивался: "Ладно, расскажу как-нибудь, иди-ка лучше поиграй, что ли". Обижался ли я? Наверное, нет. Если папка пообещал, значит, непременно расскажет.

Уже спустя много лет, когда я и сам, отслужив в армии, обзавелся семьей, а родителей "одарил" внуками, к нам с Украины приехал погостить мой тесть Семен Терентьевич Василенко, тоже бывший солдат Отечественной. Что ж, гость в доме — всегда радость. Сели ветераны за стол, выпили по чарке и заговорили. Ну, думаю, уж теперь-то наверняка вспомнят бойцы давно минувшие дни. Навострил уши. Но старики и после "второй" продолжали толковать о хозяйстве, о погоде, о политике... Не сообразив, что это была всего лишь

прелюдия к большому разговору, я заскучал и покинул застолье. А когда управился с беспокойной домашней живностью, деды уже степенно прохаживались деревенской улицей.

— Неужели они только о гусятах-поросятах толковали? — спросил я у жены.

— О, ты много потерял! Такое вспоминали, страшно слушать было! — ответила та.

— О войне?

— А то о чем же...

Когда гостя проводили,

я решил пойти, что называется, в лобовую.

— Отец, расскажи мне о войне. Со сватом ведь разоткровенничался...

Отец вздохнул:

— Война, сын, это грязная, скорбная работа. Что о ней скажешь доброго?

— И все же, — настаивал я, — с моим тестем ты...

— Твой тесть — другое дело. Мне с ним легко разговаривать. Он тоже исполосован войной вдоль и поперек...

Но, поняв, что я уже не отстану, начал рассказывать.

— В неполные 18 попал я на курсы пулеметчиков. Учился давить на гашетки "Максима". Хороший пулемет — зверь-машина! Только водички в кожух подливай.

Что потом? В пекло! Под Великие Луки. Геройствуй, пацан! Вторым номером был у меня земляк из-под Рыльска. Здоро-

вый такой дядька, вдеревне конюхом работал. Я за щитком спрятан, поуютнее как-то, а он весь на виду — ленту подает. А пули немецкие: цок-цок-цок по броне. Кричу: "Ленту поправь!" Гляжу, а он, бедолага, уже и сковырнулся. В первом же бою убило....

— Страшно было, батя?

— Ну, так это только дуракам не страшно... Взамен моего убитого землячка дали мне веселого белобрысого парня с Украины, Миколой звали. Мечтатель! Говорил, помню: "Мы, Петро, ще по-пьемо з тобою горилки. И за победу, и за дивчат...". Не довелось. Засекли нас как-то фрицы и ну минами лупить! А мина — это тебе не пушечный снаряд, осколки от нее над самой землей стелятся, траву стригут. Ну и нас с Миколой одна подстригла. Мне осколками ноги нашпиговало, а Миколу — наповал.

Очухался я в санчасти. Подремонтировали малость и снова на передовую.

— Сам, что ли, напросился?

Отец нахмурился.

— Кто бы меня слушать стал? Хотя по молодости да по горячности рвался туда, куда не следовало бы и нос совать.

— Ладно, батя, не скромничай, наград-то вон сколько! А скажи честно, тебе не жалко было немцев убивать? Хоть и враги, но ведь люди все же.

Отец задумался.

— Не знаю, как тебе ответить, а брехать не хочу.

Закурил сигарету.

— Когда фриц целился тебе в лоб, какая уж тут жалость? Тут — кто кого. Жалко было пленных: зима, а он в куцей шине-лишке, обувка ни к черту,

сопли до колена. Плетется такой вояка, в глазах тоска: "Гитлер капут!" И показывает жестом — дай, мол, Иван, щепоть махры на самокрутку. Глядишь на него и мыслишь: "Повезло тебе, Ганс, что жив остался. У тебя еще есть шанс повидать "мут-тер", а вот у Миколы нет..."

— А вот это, — отец показал натруженные кисти рук, на которых не хватало половины пальцев, — память о Старой Руссе. Такая буча была! Вот и примерзли пальчики к железяке — даже и не заметил. Помню, хирург, когда чекрыжил мои персты, сказал: "Не кручинься, Петя, голова цела — уже хорошо! А пальцы, что ж... как-нибудь в носу поковыряешь!" Вроде пошутил, а мне бодрости прибавилось, лучше иной пилюльки.

 госпиталь, работа на алюминиевом заводе в Каменск-Уральском и неуемная тоска по дому. Друг уговаривал: "Петро, ну зачем тебе ехать в твою Курскую губернию? Там ведь все порушено! А тут у тебя и работа, и койка в теплом общежитии, и еда нормальная..."

А я все равно уехал. Уехал к матери, к отцу, к младшему брату Ивану, на свою малую родину — в деревню Большую Алеш-ню.

...Три года прошло с тех пор, как оставил отец этот суетный мир. В выстроенном его руками большом рубленом доме, ныне пустующем (авось из внуков кто будет жить), на просторной давно остывшей печи, в уголке — старые, латаные-перелатанные отцовские валенки, такая
БАТЯ
Все даты, события, персонажи моего, в общем-то, грустного повествования реальны. Эти люди, я имею в виду маму, отца, папиного друга дядю Васю, Василия Григорьевича Боброва, жили рядом со мной. А теперь живут в моей памяти. ..